rolf_steiger

«…Постой!» Лангер обернулся. Вильгельм Лангер внимательно смотрел на племянника. «..Если надо, я распоряжусь, чтобы тебя доставили на место на вертолете…» Лангер не успел подивиться, как услышал : «Ты можешь мне довериться на эти сутки полностью. Наверняка тебе дали контакты для непредвиденных обстоятельств. Так вот – я могу стать твоим самым надежным связным…» Лангер колебался недолго. «Хорошо. Запомни телефон, по которому тебе надо позвонить.» , - он произнес последовательность цифр, выученную им до того, как его вынесла резиновая лодка на Атлантический пляж, бухты Людерица. «…О, у тебя друзья на Кубе..» - не сдержался Вилли. «Или ты не спрашиваешь или я обойдусь без тебя», - неприязненно проговорил племянник. «Извини, извини…Что надо передать? Ведь номера телефона явно недостаточно!?», - ухмыльнулся дядя. 

Оказалось, хотя Йеннингер так и предположил, наблюдая за поведением русских, что их покойный приятель был автором многих статей в журнале, посвященном политике и экономике. Именно некоторые статьи Сергея о политике и стали поводом для ожесточенных споров, комментариев, среди которых попадалось много агрессивных. «Статья может стать поводом для убийства?», - Йеннингер вновь внимательно посмотрел на Пауля. Тот, помешкав, перевел. Русские тоже переглянулись, и женщина резко заговорила, мешая русские и немецкие слова. Йеннингер догадался о чем она говорит, по интонации ее голоса. По словам женщины, Марины, Сергею угрожали, но, разве можно было предположить, что закончится так трагически.

Йеннингер отпустил их. Затем отпустил и Пауля и задумался. В любом случае сведения об угрозах, переданных в дискуссиях по интернету – («Господи, чем занимаются вроде бы взрослые люди!?») - малопригодны для розысков по горячим следам. Способ, которым совершено убийство – несомненно, весьма профессиональной рукой! – наводил на неприятную мысль о преждевременности надежд на скорый поиск. 

«Кто вызывал полицию?», - заглядывая в распахнутую дверь кабинки, спросил Йеннингер. Полицейский и менеджер переглянулись, офицер сказал : «Звонил женский голос, сообщил, что их знакомый отлучился в туалет и не приходит. Слишком долго..» Йеннингер наклонился к сидевшему скособочено на стульчаке телу. Менеджер заглянул за плечо комиссара, приподнявшись на цыпочках, и вздохнул : «Люди, которые сидели за столом вместе с этим..мужчиной.. были очень обеспокоены, подозвали кельнера и..» «И?..» Менеджер отошел в сторону, чтобы пропустить большого Йеннингера. «Кельнер тут же сообщил мне...» «До вас никто ходил проверять в туалет?», - Йеннинер осматривался в тесном для него помещении, не глядя на своих сопровождавших. Офицер молчал. Менеджер снова сказал : «Я, как у нас написано в инструкции о действиях в подобных ситуациях, пошел в сопровождении кельнера в туалет..» «Больше с вами никто не ходил?» Менеджер вновь переглянулся с патрульным и покачал головой : «Нет! Никого не было. Я поставил официанта у двери в коридор…» - он показал рукой на дверь из залы – «у обеих…» – Йеннингер и офицер посмотрели в сторону дверей.  «…А сам прошел к запертой двери…» «Надеюсь, вы ничего не трогали?» Менеджер неуверенно ответил : «Я только подергал ручку двери. Она была заперта изнутри.» Йеннингер окинул взглядом невысокого черноволосого управляющего с высоты своего роста : «Надеюсь, открывать не пытались!?» «Нет! За дверью стояла такая неестественная тишина...» «Никто больше не приходил, пока вы смотрели?» «Я же уже сказал, что поставил своего сотрудника, чтобы он никого не пускал...» «Ну-с, хорошо…», - протянул комиссар: «А дальше вы вызвали полицию!?» «Да, я распорядился, чтобы Бригитта – она сидела на кассе – вызвала полицию, по возможности не поднимая шума.» «Когда точно вызвали?» «Простите, я не посмотрел на время...», - покраснел менеджер. «Плохо! Надо такие вещи запоминать!», - бесстрастно произнес Йеннингер и повернул голову к патрульному. «В двадцать три часа семнадцать минут…», - прозвучал ответ : «Звонок зафиксирован в двадцать три ноль четыре!» «Кто-то ушел за эти тринадцать минут из кафе?», - Йеннингер вновь принялся за управляющего. «Я не могу сказать наверняка...» «Тогда придется начать с опроса посетителей.» «Мы сразу, как обнаружили запертую дверь, приказали не выпускать никого.», - офицер показал взглядом на менеджера. Тот согласно закивал : «Мы предложили всем гостям остаться ненадолго в кафе и не расходиться. Потом приехал еще патруль – они уже вывели людей наружу.» «Всех?» «Как гостей, так и обслуживающий персонал.» «Ну-с..Продолжим...», - сказал вполголоса задумчиво Йеннингер. Увидев перед собой застывшего в нерешительности  менеджера, он добавил : «Подсчитайте кассу, в общем, прекратите работу. Придется вам, к сожалению вашему, помочь нам.» Менеджер все еще не трогался с места. «Пожалуйста, предупредите всех ваших сотрудников.», - отпустил его Йеннингер. 

...Убийство в часто посещаемом кафе взбудоражило не только округу, прилегавшую к Гогенцоллерн-Аллее, вплоть до Борнхайма, но и франкфуртскую полицию.

Комиссар Йеннингер, большой, полный, тщательно следивший за лысевшей головой, расхаживал по очищенной от посетителей большой зале, стараясь сосредоточиться..

Первый вызванный патруль сумел правильно сориентироваться в обстановке. Старший тут же вытребовал еще две машины и распорядился закрыть до прибытия бригады по расследованию главный вход в кафе, а затем и запасной. Не удовлетворившись просто запертой дверью в подсобном помещении,  пост  у нее выставили еще и на улице. 

Патрульные не выпускали никого из посетителей, покуда не приехал комиссар Йеннингер. Комиссар, захватив с собой старшего из первого вызванного патруля и менеджера кафе, прошел к месту происшествия. Он настоятельно попросил бледного управляющего пока что не вызывать владельца. Йеннингер не понаслышке знал, как присутствие хозяев затрудняет сговорчивость и наблюдательность работников. Тем более, когда самые первые интенсивные и никем не тормозимые усилия могли дать результат. И с каждой прошедшей минутой шансы поимки по горячим следам уменьшались вдвое. Поэтому недопустимы были всякие посторонние лица, интересы которых состояли лишь в максимальном сокрытие происшествия, то есть, всего того, что отрицательно влияло на прибыльность.

А обстоятельства самого происшествия и чутье подсказывали Йеннингеру, что здесь именно такой случай.

 ..И только здесь, в суровый этот миг,

  Исполненный величья и печали,

  Мы отделялись навсегда от них,

  Нас этт залпы с ними рузлучали.

  Внушала нам стволов ревущих сталь,

  Что больше нам не числиться в потерях,

  И, кроясь дымкой, он уходит вдаль,

  Заполненный товарищами берег...

И уходит уже насовсем этот берег... А в этом году струсившие потомки их не помянут Парадом...

За тенью Арауканского хребта..

..Как только солнце превращалось в тонкую красную линию, окаймлявшую темно-голубую  

поверхность бескрайних вод к западу от Арауканского хребта, и сверкали ярко-белым алмазы вершин в исчезающие мгновения дня, и красная полоса растворялась бесследно во мгле, его обступало видение приземистых холмов, поросших частоколом осин с облетевшими листьями...

И за поворотом унылой глинистой дороги, прижавшейся к холмам, открывалась одинокая колокольня крохотной церкви, стоявшей посреди печального осеннего поля, с притулившимся к ней крестьянским двором... Низкие, серые тучи, проливавшиеся коротким косым дождем, поглощали собой все окружавшее и посреди мира ничего не было, кроме этих строений и холмов с лесом-частоколом...  

Он помнил эту дорогу наизусть и вслепую мог бы безошибочно пройти от потемневшего деревянного указателя «Mauren» через лес и выйти на тропинку, разделявшие два поля, к колокольне необычного темно-коричневого песчаника… Этот путь – от поля битвы между Boeblingen’ом и Schoenaich’ом – стал частью его души и в последние годы заполнял его ночные часы... И никакая, не вмещавшаяся в воображение, отдаленность его от тех мест и толща в двадцать пять лет и несколько прожитых им за эти годы жизней не вытеснили ту дорогу, по которой он прошел к своей судьбе…

...Ангелика, в белом платье до колен, босиком, долго шла рядом с ним. Они молчали, смотрели каждый себе под ноги…

...Дверь, неслышно закрывшаяся за ним, растворилась вместе со стеной, убрав мнимую уверенность защиты, и он едва не потерял сознание от головокружения, очутившись посреди необъятной дали. Тут же сила мягко поддержала его, он вновь, будто тридцать лет назад почувствовал, как оттянуто слегка левое плечо тяжестью автомата…

Глядя внимательно под ноги, он тщательно переступал через резко очерченные на легком снегу, запорошившим красноватые скалы, пятна когтистых следов…

…Каждые десять шагов он оборачивался назад и, убедившись, что его спутник, не отстает, делал следующий шаг среди камней, стараясь полнее набрать в грудь лёгкий воздух высоты..

…За спиной изредка доносился глухой стук ботинок, всхлипы на время участившегося дыхания. Тогда он останавливался и ожидал, зная, что необходимо поддерживать в напарнике уверенность в собственных силах до тех пор, пока тот может идти сам. Любая помощь на такой высоте, особенно когда их было только двое, лишь приближала безвыходность.

…Получилось нелепо – группу перехватили на подходе, на пути, который был обеими сторонами установлен как нейтральный. Попытки связаться, сначала со своими, потом с принимавшей стороной, оказались тщетными – не хватало дальности антенны, да и под огнем невозможно было терпеливо вызывать сообщника…

Часть первая.

Дни возвращенные.

Глава 1. Донбасс.

..Это была странная война. Одна из воюющих сторон – осколок огромной страны - громко обвиняла бывшую империю в желании снова стать ею. Другая, осколок уже новой национальной метрополии, сжалась, как пружина, пытаясь привлечь бывшего сюзерена взять под защиту новые, верные форпосты будущей империи. Все, что могло быть использовано в войнах нового времени, после всемирной победы демократии, было использовано. Разве что, кроме средств тотального уничтожения. Но и то лишь из-за отсутствия последних. Ожесточение нарастало в тылах воюющих сторон – тем жестче, чем дальше было от линии соприкосновения. На самом же фронте противники как бы вели игру по правилам, пока еще соблюдаемым, и с некоторым уважением друг к другу.

Заблудившиеся сани

или

Неисполненное желание

(Новогоднее приключение)

Я разглядел его, что было непросто среди густых хлопьев снегопада. Пушистое белое полотно неспешно опускалось на землю. Снег падал плотными слоями. Под сильными порывами ветра выбивались колючие шлейфы, их поглощал новый слой и рассыпался ватными клочками. В вихрящейся пелене копошилось черное пятно. Оно не приближалось, его контуры менялись на пробивавшемся  через снежный вихрь свету  от фонарей над входом в «Rewe». 

Мне стало любопытно. Я ухитрился, зачерпывая то и дело снег в кроссовки, подобраться ближе. И тут я рассмотрел  приземистую фигуру, ростом, пожалуй, не достававшим мне даже до плеча. В первую минуту я подумал про потерявшегося ребенка, что было немудрено в такую невиданную еще во Франкфурте метель.  Машинально я бросил взгляд себе на ноги - с какой стати я надел легкие кроссовки, подходившие для весны, в такой снегопад!? 

Последняя мысль была о том, что надо непременно переобуться. А затем - затем я уже больше ни о чем не думал. Неверные призрачные очертания и чудные звуки полностью овладели моим внимание. До меня, будто из-за приоткрытой двери, доносилось кряхтенье.

Фигура беспрестанно ерзала, перетоптывалась. У нее появлялись и исчезали  руки, раздавалось ворчание, хлопки, осыпались с шорохом комья снега. Невероятная широкополая шляпа, больше походившая на средних размеров обвисший зонтик, увенчивала фигуру . 

Римская колонна

Когда проходишь к Беркерсхайму, что отделяется полукилометровой рощицей от стиснутого Bad Homburger Landstraße предместья, и железной дорогой, дугой обхватывающей Франкфурт и теряющейся в долине Нидды на севере, то будто видишь гигантскую волну, грозно когда-то стремившуюся поглотить Франкфурт, но невероятным волшебством остановленную и окаменевшую в образе раскинувшихся на многие дни пути гор Таунуса…